Евангелие от Луки, глава 18
10 два человека вошли в храм помолиться: один фарисей, а другой мытарь.
11 Фарисей, став, молился сам в себе так: Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь:
12 пощусь два раза в неделю, даю десятую часть из всего, что приобретаю.
13 Мытарь же, стоя вдали, не смел даже поднять глаз на небо; но, ударяя себя в грудь, говорил: Боже! будь милостив ко мне грешнику!
14 Сказываю вам, что сей пошел оправданным в дом свой более, нежели тот: ибо всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится.

Кто такие фарисеи, кто такие мытари?

Одно дело — знать и письменный, и устный Закон, а другое дело — исполнять его во всех деталях. В первом преуспевали книжники, второе воплощали в своей жизни фарисеи. Первое вызывало уважение и почтение, второе обеспечивало непререкаемый авторитет эталона и примера для подражания. И хотя исполнять Закон было святой обязанностью каждого иудея, лишь некоторые видели в этом главное дело жизни и веры. Таким и было движение фарисеев. По своему генеалогическому и социальному происхождению они относились к самым разным слоям населения, но вели свою идейную и духовную предысторию от знаменитых «хасидим», которые противостояли эллинизации иудаизма со времен гонений Антиоха IV Епифана (см. выше). Богословское руководство фарисейским движением осуществляли книжники. В большинстве же своем это движение состояло из простого люда — торговцев и ремесленников. Совокупность самых разных факторов: патриотической позиции, практическое благочестие и невысокий уровень в сословной иерархии — объясняют большую популярность фарисеев среди иудейского народа. Они были своего рода эталоном праведности.

Их численность всегда была небольшой. По оценке Иосифа Флавия, во времена Ирода Великого в Палестине при почти полумиллионном населении фарисеев насчитывалось лишь около 6 000. Повсюду в стране они объединялись в тайные собрания. Существовали две главные обязанности, которые налагались на членов фарисейских собраний и соблюдение которых служило проверкой для претендентов, прежде чем их принимали после испытательного срока: скрупулезное исполнение пренебрегаемой в народе обязанности платить десятину и добросовестное следование предписаниям чистоты. Сверх того, они отличались благотворительностью, посредством которой надеялись завоевать благоволение Бога, и пунктуальным соблюдением правила трех ежедневных часовых молитв и двух еженедельных постов [ср. притча о мытаре и фарисее, Лк. 18, 12 — А.С.], что предположительно делалось от имени Израиля. Задача фарисейского движения яснее всего видна в свете одного из предписаний чистоты, которое должны были соблюдать все его члены — обязательного омовения рук перед едой (Мк. 7, 1-5). Омовения были не просто гигиенической мерой; первоначально это была ритуальная обязанность, налагавшаяся только на священников — всякий раз, когда они ели священническую долю. Будучи мирянами, но налагая на себя обязанность соблюдать священнические предписания чистоты, фарисеи показывали тем самым, что они (в согласии с Исх. 19, 6) хотят представить себя народом священников, спасаемым в конце времен». Красноречивы их самоназвания: благочестивые, праведные, богобоязненные, нищие и особенно — фарисеи. Последнее является огреченным (sing. farisai/oj) еврейским словом, означавшим «отделенный» и понимаемым как синоним слова «святой». Следует отметить, что именно в таком смысле слово «святой» употребляется в Ветхом Завете, где речь идет о сакральной сфере (напр., Исх. 19, 23 и др.), а в иудейской литературе (в таннаитском Мидраше) слова parus («отделенный») и qados («святой») употребляются как синонимы. Иначе говоря, фарисеи хотели быть тем самым святым народом, т. е. отделенным от всего остального нечистого, языческого, грешного мира, истинным Израилем, народом священников, с которым Бог заключил Завет (см. Исх. 19, 6; 22, 31; 23, 22; Лев. 19, 2). Все, что вне Закона, и все, кто не знает Закона — нечисты, прокляты (ср. Ин. 7, 49).

Между фарисеями и книжниками следует проводить четкое различие, что, однако, уже в Новом Завете делается далеко не везде. Путаница возникла прежде всего из-за того, что у Матфея в собрании семи возглашений горя в гл. 23 всюду, за исключением ст. 26, они обращены одновременно к книжникам и фарисеям; тем самым он затушевывает различия между этими двумя группами (что, с его точки зрения, отчасти оправдано, так как после 70 г. н. э. фарисейские книжники взяли на себя руководство народом). К счастью, разобраться здесь помогает параллельное предание, представленное у Луки. Тот же материал композиционно делится у него на две части, в одной из которых возглашается горе книжникам (11, 46-52; сюда же 20, 46 слл.), а в другой — фарисеям (11, 39-44). При этом лишь в одном месте, в 11,43, у Луки в предание вкралась ошибка: тщеславие, приписываемое здесь фарисеям, на самом деле было характерным для книжников, как сам же Лука правильно указывает в другом месте (20, 46 и пар.; Мк. 12, 38 слл.). Опираясь на это деление материала у Луки, следует разделить на две части и материал Мф. 23: ст. 1-13. 16-22. 29-36 направлены против богословов, ст. 23-28 (и, вероятно, также ст. 15) — против фарисеев. Аналогичное разделение можно провести в Нагорной проповеди: в Мф. 5, 21-48 говорится о книжниках, в 6, 1-18 — о фарисеях».

В своем благочестии фарисеи руководствовались устной Торой — в Мф. и Мк. «преданием старцев» или просто «преданием» (Мф. 15, 2. 6; Мк. 7, 9. 13) — в не меньшей мере, чем письменной (см. выше). Правильнее сказать, устная Тора имела более конкретное и частное, а значит, и частое применение. При этом фарисеи были убеждены, что когда Бог дал Моисею Закон, «Он также сообщил ему устную традицию, точно разъясняющую, как следует выполнять законы. Например, хотя Тора требует брать «око за око», фарисеи считали, что Бог никогда не мог требовать физического возмездия. Скорее, человек, ослепивший другого, должен был заплатить жертве цену потерянного глаза». В том почтении, с которым в понимании фарисеев следовало относиться к устной Торе (так же как и к письменной), заключалась верная интуиция. Та самая, которая неминуемо и быстро привела к появлению своего устного предания и в Христианской Церкви. Это устное предание Церкви мы именуем Священным Преданием с большой буквы. В самом деле, ведь Писание воспринимается как Слово Живого Бога, то есть Слово, обращенное к Его народу всегда, каким и была Тора для фарисеев — людей, несомненно, верующих. И в то же время Писание не может предоставлять ответы на все вопросы, связанные с разнообразием жизни. Из этого автоматически вытекает необходимость некоего комментария, который конкретизировал бы значение письменного Слова в связи с той или иной сегодняшней ситуацией. Причем такой комментарий не может не быть авторитетным (иначе зачем он нужен?), и авторитет его соприроден, равнозначен авторитету толкуемого письменного текста. Фарисеи верили и в то, что также составляло и, кстати, составляет в Православной Церкви содержание Предания, а не Писания (точнее даже, в Православной Церкви это отчасти стало Писанием — Нового Завета): в воскресение мертвых, в воздаяние праведных и наказание грешников, в учение об ангелах и т. п. Они верили и в Пришествие Мессии, и в собирание Израиля в конце времен.

В политическом плане фарисеи чаще всего представляли собой пассивную, а иногда и весьма активную оппозицию правящему режиму. Например, во времена династии Хасмонеев (см. § 3) они считали, что царская власть, хотя и национальная, не должна совмещать в себе политические и священнические функции. Во времена римлян неприятие было продиктовано уже хотя бы тем, что римляне были язычниками. Фарисеи в большинстве своем (наверное, в той же пропорции, что и все общество) были идейными противниками Иисуса. Однако в отличие от саддукеев (см. ниже), Он обращал против них, так сказать, «конструктивную» критику, надеясь по крайней мере на плодотворный спор, диалог (ср. Лк. 7, 36) или даже на сочувствие (ср. Лк. 13, 31). Были и случаи непосредственного обращения: Никодим (см. Ин. 3, 1; 19, 39), судя по всему, не был единственным исключением (см. Деян. 15, 5). Именно среди фарисеев первые христиане могли встретить хоть какое-то если не понимание, то хотя бы сдержанное, настороженное желание «не навредить». Так, Гамалиил, видный фарисейский авторитет в Синедрионе, провозгласил принцип, спасший в тот момент христиан от преследования: 38 Если это предприятие и это дело — от человеков, то оно разрушится, 39 а если от Бога, то вы не можете разрушить его; берегитесь, чтобы вам не оказаться и богопротивниками (Деян. 5, 38-39). Стоит припомнить и то, что когда перед фарисеями встал выбор, чью сторону занять в споре саддукеев с христианами, они выбрали последних (см. Деян. 23, 6-9). Правда, с умелой подачи искушенного в тонкостях фарисейско-саддукейских взаимоотношений бывшего фарисея Павла.

Мытари

Здесь необходимо подчеркнуть различие между сборщиками налогов (gabbaja) и сборщиками пошлин, или мытарями (mokesa). Сборщики налогов, в обязанность которых входило взимать прямые налоги (подушный и земельный), были в новозаветные времена государственными чиновниками, которые традиционно набирались из уважаемых семей и должны были распределять налоги по подлежащим налогообложению жителям; при этом за непоступление налогов они отвечали своим имуществом. Мытари же были субарендаторами богатых откупщиков (Лк. 19, 2, старший мытарь), купивших право сбора пошлин на данной территории на аукционе. Обычай сдавать пошлины в аренду был, видимо, распространен по всей Палестине — как в областях, управляемых царями из рода Ирода, так и в тех, которые были колонизированы римлянами. Понятно, почему ненависть населения была обращена именно на мытарей. Несомненно, что и сборщики налогов позволяли охранявшим и защищавшим их полицейским превышать свои полномочия (Лк. 3, 14). Однако мытари были в несравненно большей степени подвержены искушению обманывать, так как они при любых обстоятельствах должны были выбить арендную плату плюс дополнительную прибыль. Они пользовались тем, что население не знало таможенных тарифов, и беззастенчиво набивали свой карман». — Иеремиас И. С.131-2.

прот. Сорокин Александр "Христос и Церковь в Новом Завете"

Вопросы на понимание смысла

Объективно ли оценивали себя фарисей и мытарь?
Важно ли для Бога то, чем хвастается фарисей? Чего Бог ждет от нас?
В чем неправота молитвы фарисея и его мыслей?
В чем правота молитвы мытаря?
Как мытарь относится к Богу?
Почему возвышающий себя будет унижен, а унижающий себя возвысится?
Как эта притча могла быть воспринята иудеями, слушающими Христа? (см. культурно-исторические комментарии)

Крейг Кинер. Культурно-исторический комментарий

18:11. Евреи считали своим долгом благодарить Бога за свою праведность, а не считать ее чем-то само собой разумеющимся. Первые слушатели этой притчи воспринимали фарисея не как хвастуна, а как человека, благодарного Богу за свое благочестие. 18:12. Наиболее благочестивые постились — без воды, во вред своему здоровью — два дня в неделю (в понедельник и четверг), по крайней мере, в засушливое время года. ""Фарисеи скрупулезно платили десятину со всего — во исполнение закона (несколько разных десятин в итоге составляли более 20 процентов личного дохода человека).
18:13. Поза стоя с поднятыми вверх руками и обращенным в небо взором была типичной молитвенной позой. Ударять себя в грудь было выражением траура или горя, в данном же случае — ""покаяния в грехе. Молитва мытаря о милости не была обдуманным актом возрождения, а потому многие современники Иисуса могли считать ее недейственной.
18:14. Вывод, который сделал Иисус из этой притчи, мог просто шокировать первых Его слушателей (см. коммент. к 18:11); сегодня она не воспринимается так остро, потому что современные христиане привыкли к ней. О будущей перемене жизненных ролей ср.: 14:11 и 16:25.

Прочтите толкования

Святитель Николай Сербский
Святитель Феофан Затворник
Митрополит Антоний Сурожский

Святитель Николай Сербский
Если должно мне хвалиться, то буду хвалиться немощью моею.
2 Кор. 11, 30
Простой народ привык слушать высокопарные и малопонятные проповеди своих гордых учителей, книжников и фарисеев. Но целью проповедей фарисеев было желание не столько наставить и научить народ, сколько показать ему огромную пропасть, отделяющую сословие книжников от народа, чтобы он из глубины своего невежества взирал на них как на небесное сияние, чтобы считал их пророками, устами которых говорит Сам Господь. О, каким хмурым и суровым должен был казаться Бог этому бедному народу, видящему таких Его избранников! Мир был наполнен ложными проповедями, которые не подтверждались делами. Мир жаждал истины. И в мир пришел Христос. В противоположность высокомерным поучениям книжников, далекий от тщеславных фарисейских устремлений, Он стал говорить с народом просто и ясно, с единственным желанием — наставить его. Речь Его была понятна слуху и духу простого народа, словно животворящий бальзам она ложилась на сердце, как чистый воздух, освежала и укрепляла душу. Господь Иисус Христос задевал самые чуткие струны души народа. Он говорил ему в притчах, ибо они видя не видят, и слыша не слышат, и не разумеют (Мф. 13, 13). Притчи представляли собой ясные и прекрасные образы, которые врезались в память тех, кто их слышал, навеки. Проповеди книжников разъединяли народ, жестко отделяли его от высшего сословия, вливали страх в его душу, сбивали его с толку своими аллегориями. Проповеди Христа объединяли людей, приближали их к Богу, давали им вкусить радость быть детьми одного Отца, ибо Христос был их Другом. Притчи Христа и сегодня так же сильны; они действуют на человеческие души, словно разряд молнии. И сегодня сила Божия действует в них, отверзает очи слепым и слух глухим, и сегодня они утешают, исцеляют и укрепляют; друзьями Христа соделались все, чьим врагом стал мир.

Евангелие дарит нам одну их тех притч, что творят чудеса, разворачивает одну из живых и прекраснейших картин, которая так свежа, словно только сегодня рука мастера положила на нее последний штрих. Не однажды мы видели ее — и всякий раз, когда читаешь Евангелие, она вновь предстает перед взором как произведение величайшего Художника, как шедевр Спасителя; чем больше смотришь на нее, тем сильнее она удивляет и восхищает. На эту картину человеку должно взирать всю свою жизнь, чтобы, умирая, он мог сказать, что проник в нее во всей ее глубине. Иудейский храм пуст. Полная тишина под его сводами, Херувимы простирают крылья над ковчегом завета. Но что нарушает этот торжественный небесный покой? Чей хриплый голос раздирает чудесную гармонию дома Господня? Из-за кого нахмурили свои лики Херувимы? Сквозь толпу, сгорбившись, пробирается какой-то человек с печальным лицом; он идет так, как будто считает себя недостойным ступать по земле; подобрав полы одежды и втянув голову в плечи, он прижимает руки к телу, стараясь занимать как можно меньше места, опасливо озирается по сторонам, чтобы никого не задеть, не толкнуть, низким поклоном, смиренно улыбаясь, приветствует каждого. Так этот человек, перед которым расступался весь народ и которому оказывал знаки высокого уважения, вошел в храм. Но что за перемена вдруг произошла с ним? Вот он выпрямился, его шелковые одежды расправились и зашелестели, печально-смиренное выражение лица стало дерзким и повелительным, робкие шаги — твердыми и уверенными. Он ступает так жестко, словно земля провинилась перед ним; быстро пересек храм и остановился перед Святая Святых. Подбоченясь, вскинул голову, и именно из его уст раздался тот самый скрипучий голос, который нарушил тишину храма. То был фарисей, который пришел в храм помолиться Богу: Господи, я пощусь два раза в неделю, даю десятину от своего имения, благодарю Тебя, что я не таков, как другие люди, разбойники, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь . Так молился фарисей. Что я говорю? Нет, не молился — хулил Бога и людей и святое место, на котором стоял. Я не таков, как этот мытарь. А тем временем у входа стоял человек, своим смирением умножавший божественную тишину храма, пока в него не вошел фарисей. Маленький и ничтожный, как муравей перед исполином, стоял мытарь пред Господом. Он был одним из тех, кого фарисеи презирали, как грешников, и кто вместе с прочим народом кланялся на улице лицемерным избранникам. Он стыдливо забился в дальний угол храма, сокрушенный чувством собственной греховности, и трепет от присутствия Божия вливал в его душу ужас и стыд; покаяние, самое искреннее покаяние пронизывало все его существо. Единственное, что он мог позволить себе в этот миг, были слова, которые он произносил, низко опустив голову и ударяя себя в грудь: Боже! милостив буди мне грешнику! . Вот бледная копия этой бесподобной евангельской картины. Вот притча, в которой Христос кратко, но прекрасно и исчерпывающе обрисовал два типа людей, населяющих мир, которыми пестрит не только еврейское, но любое человеческое общество. Это лишь один мимолетный эпизод жизни обоих, момент, когда они вне дневной суеты и житейских забот лицом к лицу предстоят Богу. По одну сторону стоит величественный и могущественный, один из тех, что названы слепыми вождями слепых ; которые любят предвозлежания на пиршествах и председания в синагогах , которые как бы воплощают мудрость и силу, к которым простой человек не смеет приблизиться, ибо они словно жалят адским огнем; которые зовутся пастырями стада Божия, которые видят соринку в чужом глазу, а бревна в собственном не замечают; гробы раскрашенные, красивые и блестящие снаружи, а внутри полные нечистоты; лицемеры, превращающие стадо Божие в стадо бессловесных, сынов света — в жалких рабов, дом Божий — в разбойничью пещеру. По другую сторону — нищие духом и нищие в лицемерии. Народ Божий, гонимый и угнетаемый, который умеет только слушать и верить, доверие которого так легко обмануть, который так легко соблазнить, ограбить, поработить; который идет в этом мире тернистым путем, чтобы проторить дорогу начальствующим и усыпать путь их розами; который без оружия борется с вооруженными, без знаний и мудрости — с теми, кто ими владеет; жизнь которого лишена наслаждений и который находит единственную сладость жизни в надежде на Бога. Одни учителя — другие ученики. Одни хозяева — другие рабы. Одни обманщики — другие обманутые. Одни грабители — другие ограбленные. Один фарисей — другой мытарь.

Оба совершили молитву и вышли из храма. Мытарь — утешенный молитвой и укрепленный надеждой, с легким сердцем и светлым лицом, на котором как бы светились слова Христовы: таковых есть Царство Небесное . Фарисей — с той же мерой гордости и надменности по отношению к Богу и людям, с тем же ощущением презрения ко всем, с мрачным челом, на котором можно было написать: "Гражданин ада"! В этой притче Христос объял весь мир. Нет на земле человека, который не узнал бы себя в одном из них. Разве мы не встречаем каждый день и тех и других? В суде, в дороге, в деревнях, в городах, на улицах, в церкви — всюду только они. Вместе рождаются и вместе умирают. Одним воздухом дышат, одним солнцем согреваются, всегда вместе, всюду вместе — и все-таки порознь, ибо одни мытари, а другие фарисеи. Фарисеев мне известно больше, чем мытарей. И, глядя на них, вижу, что и сегодня они нисколько не отличаются от своего евангельского предшественника, которого изобразил Иисус Христос. И сегодня они тем же делом заняты. Те, первые, осудили и распяли Христа; современные фарисеи делают то же самое: готовят голгофу невинности. Под маской смирения и скромности они и сегодня скрывают бездну личных амбиций и тщеславных устремлений. Они и сегодня своим лукавством обольщают легковерный мир, своими ядовитыми улыбками соблазняют неразумных. И сегодня лживым самовосхвалением они изливают в воздух яд, образом своего существования ломают гармонию мира. Они ловкие защитники неправды, выдающиеся адвокаты тьмы, последовательные наследники Анны и Каиафы. Вы легко узнаете их. Вам не придется их искать: они насильно навязываются вам, сами лезут на глаза. Куда ни повернетесь, их увидите; они вырастают, словно сорняк; встают на цыпочки, только бы их заметили, визжат, только бы их услышали. Только бы не остаться в тени — вот девиз их жизни. Они навязывают вам свою дружбу, жмут вам руку, ласково заглядывают вам в глаза, время от времени вместе с собой они хвалят и вас. Но дружба их горька, а вражда страшна; любовь их — завеса для злого и ядовитого сердца, а ненависть не знает границ. Если бы таких людей не было на свете, то и у Христа не было бы необходимости приходить на землю. Если бы не было их, потомков едемского змея, лукавство и ядовитую зависть которого они впустили в свою кровь, не пролилась бы на землю и Божественная Кровь. Но, чтобы задушить фарисейство, чтобы вычистить из человеческого сердца этот яд, чтобы показать пример истинной дружбы, чтобы из фарисеев сделать мытарей, пришел в мир Господь Иисус Христос. Мытари — сыны света, которые ищут воли Божией больше, чем человеческой, которые не ждут похвалы от людей, ибо знают: что высоко у людей, то мерзость пред Богом (Лк. 16, 15). Эти люди только в храме пред лицем Божиим — муравьи, а среди людей они исполины, о которых разбивается фарисейская злоба. Это светочи людей, первопроходцы человеческого счастья, хотя люди иногда даже не замечают их и не воздают им почестей! Они не ждут благодарности от мира, ибо знают, что мир одними и теми же устами хвалит и добро, и зло, и фарисеев, и мытарей. Говорю вам, что сей более оправдан, чем тот ,— этими словами закончил Иисус Свою притчу. Фарисей хвалился пред Богом достоинствами, которых не имел, поэтому вышел из храма мрачным, ибо знал, что он не нашел похвалы у Бога. И он снова облекся в одежды лицемерия, чтобы хоть так польстить своему тщеславию перед людьми. Мытарь же, который исповедал пред Богом одни лишь свои немощи, получил оправдание, поэтому сейчас он идет по жизни, не заботясь о том, что скажут о нем или подумают: он оправдан Богом и суд человеческий не имеет для него значения. Мытарь идет свободно, ибо уверен, что с ним помощь Божия. Он знает свои слабости, но знает и добродетель. Ему хорошо известны незнание человеческое и всеведение Божие, потому он перед людьми не превозносится, не имея сказать Богу ничего, что неведомо Ему. Поэтому вся молитва мытаря сводится к словам: Боже! милостив буди мне грешнику. Он понимает, что стоит пред Творцом, Который знает его лучше, чем он сам себя. Осознавая величие Божие и свою немощь пред Ним, вслед за апостолом Павлом он повторяет стократно: Если должно мне хвалиться, то буду хвалиться немощью моею .

Святитель Феофан Затворник
Мысли на каждый день года по церковным чтениям из Слова Божия
Вчера учило нас Евангелие неотступности в молитве, а ныне учит смирению или чувству бесправности на услышание. Не присваивай себе права на услышание, но приступай к молитве, как никакого внимания недостойный, и дающий себе дерзновение отверзть уста и вознести молитву к Богу по одному безпредельному к нам бедным снисхождению Господа. И на мысль да не приходит тебе: я то и то сделал; подай же мне то-то. Все, что бы ты ни делал, почитай должным; ты должен был все то сделать. Если бы не сделал, подвергся бы наказанию, а что сделал, тут не за что награждать, ничего особенного не явил ты. Вон фарисей перечислил свои права на услышание, и вышел из церкви ни с чем. Худо не то, что он так делал, как говорил; так и следовало ему поступать, а худо то, что он выставил то, как особенное нечто, тогда как сделавши то и думать о том не следовало. - Избави нас, Господи, от этого фарисейского греха! Словами редко кто так говорит, но в чувстве сердца редко кто не бывает таким. Ибо отчего плохо молятся? Оттого, что чувствуют себя и без того в порядке находящимся перед Богом.

Митрополит Антоний Сурожский
Эта притча ставит нас перед лицом человеческого и Божиего суда. Фарисей входит в храм и встает перед Богом. Он уверен, что имеет на это право: ведь его поведение до мелочей соответствует закону, который Сам Бог дал Своему народу, — не говоря о бесчисленных правилах, которые старейшины народа и фарисеи выработали на основании этого закона, превратив их в пробный камень благочестия. Область Божия ему родная; он принадлежит к ней, он стоит за Бога, — Бог постоит за него. Божие Царство — это область закона, и тот, кто подчиняется закону, кто стоит за него, тот безусловно праведен. Фарисей полностью во власти формального ветхозаветного видения вещей; в понятиях этого Завета исполнение закона может сделать человека праведным. Но закон не мог одного: он не мог дать Жизнь вечную, потому что Жизнь вечная заключается в том, чтобы знать Бога и посланного Им Иисуса Христа (см. Ин.17, 3), знать Его знанием не внешним, каким было знание фарисея, будто Вседержавного Законодателя, — а знанием на основе тесных личных отношений, общей жизни (Вы во Мне, и Я в вас. Ин. 14, 20). Фарисей все знает о том, как поступать, но ничего не знает о том, каким следует быть. За всю свою праведную жизнь с одним он ни разу не сталкивался, он никогда не понял, что между Богом и им могут быть отношения взаимной любви. Он никогда ее не искал, он ни разу не встретил Бога Исайи, Который столь свят, что перед Ним вся праведность наша — как запачканная одежда… Он уверен, что между Творцом и Его творением существует неизменные, раз и навсегда установленные, застывшие отношения. Он не увидел в Священном Писании историю любви Бога к миру, который Бог сотворил и который так возлюбил, что отдал Сына Своего Единородного ради его спасения. Он живет в рамках Завета, понятого им как сделка, вне каких бы то ни было личных отношений. Он видит в Боге закон, а не Личность. Он не видит оснований осудить себя; он праведен, холоден, мертв.

Не узнаем ли мы в этом образе себя, и не только самих себя, а целые группы людей? 06 этом превосходно сказано в следующих строчках:
Лишь мы избранники Господни,
Остаток проклят на века,
Им места хватит в преисподней,
К чему в раю нам их толпа?
Мытарь же знает, что он неправеден; об этом свидетельствует и Божий закон, и суждение человеческое. Он нарушает Божий закон и использует его в своих интересах. Обманом или нагло, в зависимости от обстоятельств, он преступает человеческие законы и обращает их к своей выгоде, а потому его ненавидят и презирают другие люди. И вот, придя в храм, он не осмеливается переступить его порог, потому что храм — это место Присутствия, а у него нет права вступить в Божие Присутствие, он страшится этой встречи. Он останавливается и видит перед собой священное пространство, как бы подчеркивающее неизмеримое величие Бога и бесконечное расстояние между ним и святостью, Богом. Храм велик, как Сами Присутствие, он повергает в трепет, он полон трагизма и осуждения, которые несет с собой очная ставка между грехом и святостью. И тогда, на основе беспощадного жестокого опыта человеческой жизни, у него вырывается неизмеримо глубокая и искренняя молитва: «Боже, будь милостив ко мне, грешнику». Что знает он о жизни? Он знает, что закон, применяемый в полную силу, приносит страдание; что при неограниченной власти закона нет места милосердию, этим законом он пользуется и злоупотребляет им, чтобы уловить своих должников, чтобы загнать свою жертву в угол; он умеет исхитриться и остаться правым перед этим законом, отправляя в тюрьму разорившихся должников; на защиту этого закона он всегда может рассчитывать, притом что сам безжалостно, немилосердно наживается и копит неправедное богатство. А вместе с тем его жизненный опыт научил его еще чему-то, что не поддается логике и идет вразрез с его собственными представлениями. Он помнит, что и в его собственной жизни и в жизни подобных ему, бессердечных и жестоких, бывали моменты, когда он, имея на своей стороне всю силу закона, сталкивался с горем и ужасом, которые он навлек на несчастную семью, с терзаниями матери, со слезами ребенка; и в тот самый момент, когда, казалось, все в его власти, он, ошеломляя своих сотоварищей, вопреки их безжалостной логике, вопреки закону, вопреки здравому смыслу и своему привычному поведению, вдруг останавливался и, взглянув с печальной или даже мягкой улыбкой, говорил: «Ладно, оставьте их». Он, вероятно, знает, что сам не раз бывал спасен от разорения и гибели, тюрьмы и бесчестия благодаря нелепому, безотчетному порыву дружества, великодушия или жалости, и эти поступки полагали предел страшному закону джунглей его мира. Что-то в нем переросло границы суровой непреклонности; в мире зла единственное, на что можно надеяться, — это подобные порывы сострадания или солидарности. И вот он стоит у порога храма, в который не может войти, потому что там царит закон и господствует справедливость, потому что о его осуждении вопиет здесь каждый камень; он стоит у порога и молит о милости. Он не просит справедливости — это было бы попранием справедливости. Великий подвижник седьмого века святой Исаак Сирин писал: «Никогда не называй Бога справедливым. Если бы Он был справедлив, ты давно был бы в аду. Полагайся только на Его несправедливость, в которой — милосердие, любовь и прощение». Вот положение мытаря, и вот, что он узнал о жизни.

Мы многому можем научиться у него. Почему бы и нам смиренно и терпеливо, в смутном или ясном сознании своей греховности, не встать, подобно ему, на пороге? Можем ли мы притязать на право встретить Бога лицом к лицу? Можем ли мы, такие, какие мы есть, рассчитывать на место в Его Царстве? Если он решит явиться к нам, как явился в Воплощении, во дни Его плотской жизни и на протяжении человеческой истории, как наш Спаситель и Искупитель, припадем к Его ногам в изумлении и благодарности! А пока будем стоять у двери и взывать: «Если Ты, Господи, будешь замечать беззакония, кто устоит? Господи, прими меня в Свою область, в область милости, а не в область правды и возмездия!» Но мы не даем проявиться милости, мы обращаемся к закону и становимся фарисеями — не тем, что подражаем их суровой, дорого им стоившей верности закону, а тем, что разделяем их образ мыслей, откуда изъята надежда и любовь. Фарисей, по крайней мере, был праведен в понятиях закона; мы не можем похвастаться даже этим, и, однако, воображаем, будто достойны предстать перед Богом. Если бы только мы остановились у притолоки и со смирением, робко постучали, ожидая в ответ приглашения войти, мы с изумлением и в восхищении услышали бы, что по ту сторону тоже Кто-то стучит: Се стою у двери и стучу, — говорит Господь (Откр. 3, 20). Быть может, мы увидели бы, что с Его стороны дверь не заперта; она заперта с нашей стороны, наши сердца запечатаны; наше сердце узко, мы так страшимся рискнуть, отбросить закон и вступить в область любви, где все столь же хрупко и непобедимо, как сама любовь, как жизнь. Бог не перестает стучать с надеждой, настойчиво и терпеливо; Он стучится через людей, через обстоятельства, через тихий, слабый голос нашей совести, как нищий стучится у врат богача, потому что, избрав нищету, Он ждет, что наша любовь и милость откроет Ему глубины человеческого сердца. Чтобы Он мог прийти и вечерять с нами, необходимо нам отвергнуться наших каменных сердец и заменить их сердцами плотяными (см. Иез. II, 19); взамен Он предлагает прощение и свободу. Он Сам ищет встречи с нами. В опыте христианства эта тема встречи центральна; она лежит в основе всей истории спасения, всей человеческой истории. Она в сердцевине новозаветного благовестия. В Ветхом Завете увидеть Бога значило умереть; в Новом Завете встреча с Богом означает жизнь. Современный христианский мир все яснее осознает, что все Евангелие можно воспринять мыслью, опытом, жизнью как непрестанно возобновляющуюся встречу, в которой содержится и спасение и суд. Задолго до событий Нового Завета первое Божие действие творения — уже встреча, которой Бог возжелал и вызвал к реальности; весь тварный мир восстает из небытия и с чувством первозданного изумления открывает и Творца, Живого Бога, Подателя жизни, и каждое другое Его создание, дело Его рук. Какое диво! Какое чудо! Какая радость!.. Так начинается процесс становления, который когда-то приведет нас к такому переизбытку жизни, который апостол Павел описывает, говоря: Бог будет все во всем, когда человек станет, по слову апостола Петра, причастникам Божеского естества, получит участие в Божественной природе. Эта первая встреча, первый шаг на пути, который приведет к встрече окончательной, не просто встрече лицом к лицу, а к приобщенности, к общности жизни — к совершенному и чудесному единению, которое явится нашей полнотой. А когда человек отвернулся от своего Творца, когда он оказался одиноким и сирым в мире, который сам же предал, изменив Богу и отказавшись от своего призвания, эта таинственная встреча продолжалась, но уже по-другому. Бог посылал Своих пророков, святых, вестников и судей, чтобы напоминать нам о пути, который приведет нас обратно к Нему и к самим себе. А когда все было приготовлено, произошла главная встреча, встреча par excellence (главная встреча, встреча в полном смысле слова — фр.), величайшая Встреча в Воплощении, когда Сын Божий стал Сыном Человеческим, Слово стало плотью, полнота Божества открылась через самую материю. Всеобъемлющая, космическая встреча, в которой потенциально нашли свое исполнение и человеческая история, и весь космос. Бог сделался человеком, Он обитал среди нас; Его можно было видеть, воспринимать чувствами, к Нему можно было прикоснуться. Он совершил исцеления. Слова, которые мы теперь читаем и повторяем, были произнесены Им и давали жизнь людям, — новую жизнь, жизнь вечную. И вокруг Него люди — мужчины, женщины, дети — встречались друг с другом, и это была такая встреча, которой они никогда раньше не испытывали и о которой даже не мечтали. Они и раньше видели друг друга, но в присутствии Живого Бога они прозревали друг в друге то, чего не видели раньше. И эта встреча, которая — и спасение, и суд, продолжается из века в век. Как в начале всего, мы находимся в присутствии Бога нашего. Как во времена Христа, мы стоим лицом к лицу с Богом, Который пожелал стать человеком; как и прежде, изо дня в день люди, узнавшие в Иисусе из Назарета Сына Божиего, и через Него увидевшие Отца, встречаются друг с другом совершенно по-новому. Эта встреча происходит все время, но сознание наше столь затуманено, что мы проходим мимо ее значения, ее безмерных возможностей, но и мимо того, чего она требует от нас. Настоящая встреча, в полном смысле слова, происходит крайне редко. Человеческие пути пересекаются, люди сталкиваются друг с другом, — сколько человек проходит мимо нас за один-единственный день, совершенно не замечая нас? И на скольких мы глядим невидящим взором, не уделив им ни взгляда, ни слова, ни улыбки? А вместе с тем каждый из этих людей — Присутствие, образ Живого Бога; и, возможно, Бог послал их нам с какой-то вестью или наоборот, через нас они должны были получить весть от Бога — слово, жест, взгляд, полный признания или сочувствия и понимания. Столкнуться с человеком на улице или в жизни по воле толпы или случая это еще не встреча. Мы должны научиться смотреть и видеть, — смотреть внимательно, вдумчиво, вглядываясь в черты лица, его выражение, содержание этого выражения, содержание глаз. Каждый из нас должен научиться глубоко видеть другого, терпеливо и не жалея времени всматриваться, чтобы понять, кто находится перед нами; это касается и целых человеческих групп — общественных, политических, расовых, национальных. Все мы принадлежим к человеческим обществам, которые веками жили в разделении или вражде, Сотни лет, порой, мы отворачивались, не желали взглянуть друг другу в глаза, расходились все дальше. Потом мы остановились и оглянулись, чтобы наконец посмотреть на того, кто был нашим братом, а стал чужаком, даже врагом. Но мы были еще слишком далеки и не могли рассмотреть его лица, уж не говоря об образе Божием в нем. Так смотрел на мытаря фарисей; так смотрят друг на друга нации, классы, церкви, отдельные люди.

Мы должны пуститься в настоящее паломничество, в длительное путешествие. Мы уже достаточно близки, чтобы взглянуть друг другу в глаза, и тем самым проникнуть вглубь живого сердца, понять душу, оценить поступки, чтобы сделать из этого вновь приобретенного видения вдумчивые и взвешенные выводы о помыслах, намерениях и стремлениях другого человека, который не меньше, чем мы, хотел понять и исполнить волю Божию. Все это требует много доброй воли. Увидеть в другом то, что отталкивает нас, что делает его чужим, легко, — так же легко, как видеть только привлекательные черты в тех, кто разделяет наши убеждения. Но очень трудно быть справедливым. Мы привыкли думать о справедливости в понятиях награды или воздаяния каждому по заслугам; но справедливость идет дальше и требует от нас гораздо большего. Она начинается в тот момент, когда я вижу между собой и ближним (отдельной личностью или коллективом) различие, подчас непреодолимое, и признаю его полное право быть таковым, принимая как факт, что он и не обязан быть простым отражением меня. Он также создан Богом, как я; он создан не по моему образу, а по образу Божию. Он призван быть подобием Бога, а не меня; и если он кажется мне слишком уж непохожим на Бога, чуждым Ему, если он представляется отвратительной карикатурой, а не образом Божиим — нет ли у него достаточных оснований и меня видеть таким? Все мы довольно отвратительны, но и очень жалки, и нам следует смотреть друг на друга с большим состраданием. Но утверждение этого основополагающего акта справедливости связано с риском и опасностью. Во-первых, физической опасностью: принять тех, кто любит нас собственнической любовью, и не быть внутренне сломленными, не возложить на них ответственность за это, достаточно трудно; но принять врага, который отрицает нас и отвергает, который рад был бы стереть нас с лица земли — это уже очень дорогостоящий акт справедливости. И, однако, он должен быть совершен, и сделать это можно только в любви и милосердии (позволю себе напомнить, что слово «милосердие» родственно выражению «от доброго сердца» и не имеет ничего общего с неохотной благотворительностью), что нашло свое высшее выражение после Тайной Вечери в Гефсиманском саду и в Кресте Христовом. Признать право другого человека быть самим собой, а не моим отражением, это основоположный акт справедливости; только это позволит нам смотреть на человека, не стараясь увидеть и признать в нем себя, а признавая его самого, сверх того, вернее, в его недрах узнать образ Божий. Но это рискованней, чем мы себе представляем: подобное признание может подвергнуть опасности наше существование или цельность.

Приведу пример. Во время русской революции молодая женщина попала в тюрьму. Потянулись дни в одиночке и ночные допросы. В одну из таких ночей она почувствовала, что силы ее на исходе, что готовность держаться стойко начала покидать ее, и внезапно она почувствовала, что в сердце ее поднимается ненависть и злоба. Ей захотелось взглянуть в глаза следователю, бросить ему вызов со всей ненавистью, на которую она была способна, чтобы как-то прекратить этот кошмар бесконечных ночных мучений, пусть даже за это ей придется поплатиться жизнью. Она действительно взглянула, но ничего не сказала, потому что по другую сторону стола увидела мертвенно бледного, измотанного человека, столь же измученного, как сама, с таким же выражением отчаяния и страдания на лице. И вдруг она поняла, что, собственно говоря, они не враги. Да, они сидели по разные стороны стола, между ними существовало непримиримое противостояние, но вместе с тем они были жертвами одной исторической трагедии; водоворот истории затянул их и швырнул одного в одну сторону, другого — в другую; оба были несвободны, оба были жертвами. И в тот момент, потому что она увидела в другом человеке такую же жертву, как сама, она поняла, что это тоже человек, а не просто должностное лицо. Он не был врагом, он был такой же несчастный, неотделимый от нее пленник трагедии, И она улыбнулась ему. Это был акт признания, акт высшей справедливости. Но недостаточно лишь смотреть с тем, чтобы увидеть, надо научиться также и слушать с тем, чтобы услышать. Как часто в разговоре, когда мнения расходятся или сталкиваются, пока собеседник пытается донести до нас свои взгляды и открывает свое сердце, впуская нас в тайники, часто священные тайники своей души, мы вместо того, чтобы услышать его, выбираем из его слов подходящий материал, чтобы, как только он замолчит (если у нас хватит терпения дождаться этого момента), возразить ему. Это мы ошибочно называем диалогом: один говорит, а другой не слушает. Потом собеседники меняются ролями, так что к концу каждый выговорился, но никто не выслушал другого. Слушать — это искусство, которому надо учиться. Не слова должны мы слышать и по ним судить, и даже не выражения, — мы и сами их употребляем. Мы должны слушать с таким углубленным вниманием, чтобы за словами, часто несовершенными, уловить мимолетный проблеск истины, мысль, стремящуюся выразить себя, пусть смутно и приблизительно; правду сердца, которое силится довести до нашего сознания свои сокровища и свое борение. Но увы! Как правило, мы довольствуемся словами и на них даем ответ. Если бы мы рискнули сделать чуть больше и прислушаться например, к интонации голоса, мы бы обнаружили, что самые простые слова полны тревоги; и тогда нам пришлось бы отозваться на эту тревогу состраданием, любовью, участием. Но ведь это очень опасно! И мы предпочитаем слушать слова и не отзываться на остальное, мы остаемся глухи к духу их, хотя буква убивает, а дух животворит. Что же делать, если мы хотим научиться видеть и слышать? Первое условие уже было изложено выше: мы должны признать и принять инаковость другого; он отличен от меня и имеет на это право, я же не вправе возмущаться этим или ожидать, что он станет таким, каков я. Но чтобы увидеть его таким, каков он есть, я должен подойти достаточно близко, чтобы различить все, что следует увидеть, однако не настолько близко, чтобы за деревьями не увидеть леса. Уяснить это нам поможет такой пример; когда мы хотим разглядеть скульптуру, статую, мы отходим на некоторое расстояние. Расстояние это неодинаково для всех, оно зависит от того, кто как видит, — близоруки мы или дальнозорки; каждому надо найти ту точку в пространстве — некое среднее между отдаленностью и близостью — которая позволит ему (возможно, только ему одному) лучше всего увидеть и целое, и каждую значительную деталь. Если расстояние слишком велико, мы будем видеть не скульптуру, а каменную глыбу, все более бесформенную по мере нашего удаления от нее. И напротив, если мы подойдем слишком близко, детали начнут приобретать чрезмерное значение, а если подойдем вплотную, то и они исчезнут, и мы будем видеть только фактуру камня. Но и в том, и в другом случае ничего не останется от того впечатления, которое должна была произвести на нас скульптура. Подобным образом должны мы научиться видеть друг друга: отойти, быть на таком расстоянии, которое позволяет нам освободиться от нелепых эгоцентрических реакций, предубеждений и всевозможных ошибочных суждений, происходящих от эмоциональной запутанности; но и в такой близости, при которой ощутимы личные отношения, ответственность, причастность. Для этого требуется усилие воли и подлинное самоотречение. Нетрудно установить гармонические отношения со статуей. Гораздо сложнее отойти на некоторое расстояние от того, кого мы любим, или приблизиться к тому, кто нам неприятен. Чтобы сделать это, чтобы победить и страх, и жадность, мы должны освободишься от нашей самости, перестать видеть все так, будто мы — центр вселенной. Мы должны научиться видеть все объективно, как факты, которые мы можем принять и изучать, не задаваясь предварительно вопросом, какое действие может оказать этот человек или это событие на меня лично, на мое благополучие, на мою безопасность, на самое мое существование. Надо быть достаточно бесстрастным, чтобы сквозь внешние слои и вопреки очевидности уметь заглянуть в глубину, как умел это делать Христос, — вспомните призвание Матфея, презренного сборщика податей. Как далеко отстоит этот подход Христа от нашего ужасного дара замечать сквозь ясные или полупрозрачные слои света двойственность сумрака человеческого несовершенства или тьму еще непросвещенного, но столь богатого возможностями внутреннего хаоса. Вместо того чтобы всему верить, на все надеяться, мы не только судим по поступкам, отвергая понятие «презумпции невиновности»; мы ставим под вопрос и побуждения людей, подвергаем сомнению самые их намерения. Надо безжалостно бороться с нашей привычкой судить обо всем со своей крошечной колокольни, «Отвергнись себя» — так определил Христос первый шаг на пути к Царствию. Можно выразиться еще более резко: когда мы замечаем, что вместо того, чтобы видеть и слышать кого-то, мы поглощены собой, нам следует повернуться к этому «я», которое помехой стоит на нашем пути, и с гневом воскликнуть: «Отойди от меня, сатана (по-древнееврейски «сатана» означает «соперник», «враг»), ты думаешь не о том, что Божие! Сойди с моего пути, ты надоел мне!» Мытарь знал, что он плох в глазах Божиих и по суду людскому, он инстинктивно научился отворачиваться от себя, потому что от созерцания собственного безобразия радости мало. Фарисей потому мог самодовольно смотреть на себя, что, по крайней мере в его глазах, его личность вполне отвечала образцу праведности, он считал свою жизнь совершенным отражением закона Божиего. И потому он вполне искрение восхищался этим видением, созерцанием совершенного осуществления Божественной мудрости, каким считал себя.

Благочестивый читатель, не спеши посмеяться над ним или праведно вознегодовать! Спроси себя, ты, добрый христианин, законопослушный гражданин, исполнительный член нашего полного условностей общества, — далеко ли ты ушел от него… Чтобы увидеть себя, свое «я» как «врага и супостата», как единственное, что стоит на Божием пути, требуется не минутное лишь размышление — подобное понимание достигается мужественной и напряженной борьбой. «Пролей кровь и примешь Дух», — говорит кто-то из подвижников пустыни. Именно так поступил Бог по отношению к нам. Он своей волей привел нас к бытию. Он сотворил нас во всей лучезарной невинности и чистоте, а когда мы предали и Его, и весь тварный мир, когда мы изменили своему призванию, отвернулись от Него и вероломно предали творение во власть князя мира сего, Он принял новую ситуацию, принял нас такими, какими мы стали, и принял мир в его искаженном нами состоянии. Он сделался человеком, стал распятым Христом, был отвергнут людьми, потому что стоял за Бога, и вынес богооставленность Креста, потому что стоял за человека. Так Бог ответил на вызов человека; Он принял нас в акте справедливости, который бесконечно далек от наших понятий воздаяния. Он утверждает наше право быть самими собой, но, зная, сколь безумно мы выбрали смерть вместо жизни, сатану вместо Него, Бога нашего, Он решил стать человеком среди людей, чтобы мы могли обожиться, чтобы привить нас к живой лозе, живой маслине (см. Рим. гл. II). Кроме того, Он умел слушать. В Евангелиях мы видим, как слушает Христос, как Он видит, как замечает и выделяет в толпе человека, которому Он нужен, необходим или который готов ответить на Его зов. Посмотрите, насколько полно Он отдается и погружается в ужас Распятия, ужас нашей смерти. И в то же время Он свободен, самовластен, всегда остается Самим Собой, несмотря на бури, испытания, опасность, риск и их цену, и бесстрашно предъявляет абсолютное Божие требование: мы должны жить и войти в Жизнь Вечную. Так что не будем проходить мимо факта: Христос знает каждого из нас и принимает нас такими, какие мы есть, и расплачивается за наши дела, чтобы открыть нам врата Жизни вечной. На Тайной Вечери Он сказал Своим ученикам: Я дал вам пример, чтобы и вы делали то же, что Я сделал вам (Ин. 13, 15). Не с этого ли следует начинать? Разве не призывает нас Апостол: Принимайте друг друга, как и Христос принял вас..? Посмотрев на мытаря в присутствии Божием и увидев собственное осуждение, фарисей мог бы открыть в человеке, столь им презираемом, своего брата. Но он прошел мимо встречи с Богом; и как мог он стоять в благоговении, как мог он увидеть другого, признать в нем своего ближнего, увидеть образ Божий в нем, когда он не увидел его Прообраза — Бога Самого?.. Иногда, в моменты откровения, в горе или в радости, мы видим и узнаем друг друга; но вот мы, как фарисей, переступаем порог, и наша способность прозревать вглубь угасает, и когда мы встречаем брата или сестру, которых недавно узнали, мы опять видим незнакомца и гасим всякую их надежду. Насколько иначе звучат слова апостола Павла: Великая для меня печаль и непрестанное мучение сердцу моему: я желал бы сам быть отлученным от Христа — ради спасения всего Израиля.

Вопросы и толкования подготовила
Татьяна Зайцева

Два человека вошли в храм помолиться: один фарисей, а другой мытарь. Фарисей, став, молился сам в себе так: Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь: пощусь два раза в неделю, даю десятую часть из всего, что приобретаю. Мытарь же, стоя вдали, не смел даже поднять глаз на небо; но, ударяя себя в грудь, говорил: Боже! будь милостив ко мне грешнику! Сказываю вам, что сей пошел оправданным в дом свой более, нежели тот: ибо всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится (Лк. 18; 10-14).

Проповеди:

• Митр. Сурожский Антоний. Из книги "Духовное путешествие" (Размышления перед Великим постом)
• Архимандрит Иоанн Крестьянкин, 25 января (7 февраля) 1993 г.
• Священник Иоанн Павлов. Неделя о мытаре и фарисее. О смирении. 2012 г.
• Сергей Ганьковский. Необходимое и достаточное, 24 февр. 2002 г.
• Сергей Ганьковский. "Дай мне зрети моя прегрешения", 31 января 1999 г.

Книги и рассказы:

• Как подготовиться и провести Великий Пост. Митр. Иоанн (Снычев)

Ссылки:

Библейский сюжет (ТК Культура 2010-10-02) Притча о мытаре и фарисее:

С этой недели Святая Церковь начинает подготовку верующих к Великому посту. Нашему вниманию предлагается краткая, но назидательная притча о мытаре (сборщике податей) и фарисее (законнике).

Кто были фарисеи? Фарисеи между иудеями составляли древнюю и знаменитую секту: хвалились знанием и исполнением закона устного, который, по их словам, дан был им Моисеем вместе с писаным: отличались тщательным исполнением внешних обрядов и особенно крайним лицемерием, "вся же дела творили, да видимы будут человеки" (Матф. 23, 5). Посему многими людьми они почитались за добродетельных праведников и по видимой святости жизни отличными от прочих людей: что и значит имя фарисей. Напротив, мытари, сборщики царских податей, делали людям много притеснений и неправд, а потому все их считали грешниками и неправедными.

И мытарь и фарисей молились Богу, но мытарь, осознавая свои грехи, молился покаянно: "Господи, помилуй мя, грешнаго!". Фарисей же пришел к Богу с гордо поднятой головой, похваляясь своими добродетелями, надмеваясь своей праведностью. На примере мытаря и фарисея, святая Церковь учит нас, что первое условие для добродетели - это смирение и покаяние, а главное препятствие - гордость. Церковь внушает готовящимся к посту, подвигу и молитве, что исполнением того, что положено по Уставу, хвалиться не должно. И молитва, и пост святы и спасительны только тогда, когда не омрачены самолюбованием и превозношением. Кто любуется и хвалится своими делами, тот не ведает или забывает, что мы своими силами без помощи Божьей не можем исполнить всего закона и следовательно сделаться правыми перед Богом, и само исполнение есть не заслуга, а наш долг.

Закон Божий: "Притча о мытаре и фарисее"

Предостерегая всех нас, чтобы мы не гордились, не хвалились, считая себя праведными и лучше других, но чтобы со смирением, видя свои грехи, сокрушались о них, никого не осуждая, потому что только смиренный человек возвышается душою к Богу, - Иисус Христос сказал следующую притчу.

Два человека вошли в храм помолиться. Один был фарисей, а другой мытарь.

Фарисей, став впереди, молился так: "Боже! благодарю тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, беспутные, или как этот мытарь. Пощусь два раза в неделю. Жертвую десятую часть из всего, что приобретаю".

Мытарь же стоял вдали. Он не, смел даже поднять глаз своих к небу, но, ударяя себя в грудь, говорил: "Боже, будь милостив ко мне грешнику! "

Иисус Христос сказал: "говорю вам, что мытарь пошел более оправданным в дом свой, нежели фарисей. Потому что всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится".

ПРИМЕЧАНИЕ: См. в Евангелии от Луки, гл. 18, 9-14.

Толкования и изречения святых отцов на евангельскую притчу о мытаре и фарисее

Свт. Феофан Затворник

Ныне притчею о мытаре и фарисее говорится каждому из нас: Не полагайся на свою праведность, подобно фарисею, но всю надежду своего спасения возлагай на беспредельную милость Божию, вопия, подобно мытарю: . Ибо вот фарисей кажется и доброго был поведения, а не был оправдан пред Богом.

Непостижимо для нас, как так - творение добрых дел, или праведность, для нас обязательны, как необходимое условие спасения, а между тем мы не можем основывать на них сей надежды своей: но сколько бы ни было у нас правых дел, все их должны счесть недостаточными и для восполнения их прибегать к другим средствам.

Непостижимо сие для нас, но так есть. Христианин в чувстве сердца своего должен носить глубокое убеждение в своем непотребстве при всей праведности, или при всем обилии добрых дел, о которых однако ж, должен ревновать неусыпно. Так спасались все, которые спаслись, и оставили нам в своем примере указание возможности таких чувств и побуждение к возгреванию их в себе самих. Посмотрите на покаянные молитвы, кои суть излияние душ святых Божиих, прославленных Церковью. Как они там осуждают себя перед Господом!... И следовательно, есть возможность в душе сознавать себя непотребным, несмотря на всю видимую чистоту души или исправность и честность поведения.

Приди, припади и всплачься пред Господом, сотворившим нас, с верою в Господа нашего Иисуса Христа, Своею бесценною кровью, пролитою на Кресте, омывающего все грехи наши и Своею беспредельною святостью восполняющего все недостатки наши. Ревнуй о добродетели, сна не давай очам, чтоб не пропустить случая к добру, не допустить недоброго чувства и не ослабнуть в ревности: но надежду спасения всю полагай в Господе, Который сделался для нас премудростью от Бога, праведностью и освящением и искуплением (1 Кор.1,30).

Свт. Григорий Богослов

Боже, милостив буди мне грешному .

Обманулся я, Христе мой, и, чрез меру понадеявшись на Тебя, занесся высоко - и очень глубоко ниспал. Но опять подними меня вверх, ибо сознаю, что сам себя ввел я в обман. А если опять превознесусь, то пусть опять паду, и падение мое да будет сокрушительно! Если Ты меня примешь, я спасен: а если нет, то я погиб. Но ужели для меня одного исчерпана Твоя благость?

О мой злой день! Как избегну его? Что со мною будет? Как страшен мне грех; как страшно оказаться полным терний и гроздов гоморрских, когда Христос станет судить богов, чтобы каждому воздать по его достоинству и назначить страну, сколько взор вынесет света? Одна мне надежда, что под Твоим руководством, Блаженный, в эти краткие дни обращусь ещё к Тебе.

Как мытарь воздыхаю, как блудница проливаю слезы, как разбойник вопию, как блудный сын взываю к Тебе, Человеколюбче Христе, Спасителю мой: по множеству милосердия Твоего обрати меня, Единый Долготерпеливый, и угаси во мне пещь страстей моих, да несожжет она меня в конец.

Ты, Преблагий, напоминаешь мне смерть и вечныя муки и влечешь меня к жизни, чтобы спастись мне, а я всегда уклоняюсь от сих спасительных помышлений и отгоняю их, занявшись тем, что для меня не полезно. Посему нет мне никакого оправдания пред Тобою.

Ударяю в дверь милосердия Твоего, Господи, да отверзется она мне. Не престаю умолять, чтоб получить просимое, и неотступно домогаюсь помилования.

Что же будет со мною в день испытания, когда Бог откроет все пред судилищем Своим! Конечно, осужден буду на муки, если здесь слезами не умилостивлю Тебя, Судию моего.

Уповая убо на щедроты Твои, Господи, к Тебе припадаю и Тебя умоляю: даруй мне дух покаяния и изведи из темницы душу мою! Да воссияет луч света в моем разуме, пока не отошел я на страшный, ожидающий меня, суд на котором уже не будет места покаянию в худых делах.

Долго ли не покаешься ты, бедная душа моя? Суд уже близок, огонь готов для членов твоих.

В море зол погрязал я все дни жизни моей, не оплакивая грехов своих; и се внезапно смерть наложит на меня оковы свои. Трепещи и смущайся, душа моя, и, умоляя Господа своего, говори Ему: помилуй меня, Спаситель мой, и извлеки меня, погрязшую в пороках. Я - грешница и стыжусь умолять Тебя. Благодатию Твоею спаси меня, Господи, от геенны.

Вот день Господень внезапно возблистает для твари, и праведники выйдут в сретение Господу с горящими светильниками; а я - тьма, нет елея в моем светильнике, чтоб сретить Жениха, когда придет Он.

Трепещет дух мой, в смущение приходят мысли мои от представления, что нечестивых ожидает огонь.

По благости Твоей, милосердствующей о грешниках, помилуй меня, погибшаго, - и буду славословить Тебя, когда приидет Царствие Твое, Многомилостивый!

О милосердие Божие! Я мерзость перед Богом и людьми, а Господь так любит меня, и вразумляет меня, и исцеляет меня, и Сам учит душу мою смирению и любви, терпению и послушанию, и все милости Свои излил на меня.

С тех пор я держу ум свой во аде, и горю в мрачном огне, и скучаю о Господе, и слезно ищу Его, и говорю: "Скоро я умру и вселюсь в мрачную темницу ада, и один я буду гореть там, и тосковать о Господе, и плакать: где мой Господь, Которого знает душа моя".

И великую пользу получил я от этой мысли: ум мой очистился и душа обрела покой.

Нынешняя неделя в церковном порядке недель называется неделей мытаря и фарисея. Так названа она оттого, что в нынешний день читается из Евангелия притча Господня о мытаре и фарисее. В притче, примером мытаря и фарисея, Господь научает нас, с каким расположением духа нужно молиться нам в Церкви, или где бы то ни было. Послушаем, как молился фарисей и как мытарь; кто из них угодил Богу своею молитвою и кто нет; чем угодил один и чем не угодил другой, чтобы и нам научиться всегда молиться богоугодно, а не в осуждение. Молитва - великое дело: через молитву человек сообщается с Богом, получает от Него разные дары благодати; благодарит Его, как Благодетеля за непрестанные Его милости, или славит Его, как всесовершенного Творца.

Фарисей и мытарь молились в церкви. "Два человека вошли в храм помолиться: один фарисей, а другой мытарь". Фарисей молился так: "Боже, благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или как сей мытарь. Пощусь два раза в неделю; даю десятую часть из всего, что приобретаю". Мытарь молился совсем не так. Он говорил не много, но много скорбел о грехах своих; не поднимал перед другими голову, но, поникши лицом в землю, от сильной скорби ударял себя в грудь и говорил только: Боже милостив буди мне грешнику. Которого из них молитва была приятна Господу и которого - нет, всякий знает: мытарь пошел из церкви домой более оправданным, хотя был грешник, а фарисей - нет, хотя и делал дела правды законной (Лк 8, 10).

Чем же была угодна Богу молитва мытаря? Тем, что он был смирен и имел на молитве сердце сокрушенное; а давно уже сказано святым пророком и царем Давидом, что сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит (Пс 50,19).

А отчего молитва фарисея оказалась неугодной Богу? Ах! немного надо сообразительности, чтобы верно отвечать на это. Горе, иже мудри в себе самих, и пред собою разумни (Ис 5,21), говорит Бог через пророка. Фарисей в слепом самомнении и гордости забыл, кто он и с кем говорит: грешник вообразил себя праведником; грешник забыл, что он говорит со Всевидящим и с Всеправедным.

Боже мой! что значат наши добрые дела, которыми мы иногда смеем хвалиться перед людьми и перед лицом Твоим? Всякое доброе дело наше маловажно: потому что оно, проходя через нечистое сердце, заимствует от него большею частью какую-нибудь нечистоту, например нечистоту маловерия, неверия, самолюбия, притворства, тщеславия, гордости, нетерпения, раздражительности и т. д., да прямо при том, доброе дело делается нами при Божией же помощи, так что без Господа, по Его слову, мы не можем творити ничесоже (Ин 15, 5). Несомненно, что у каждого из нас несравненно больше грехов, чем добрых дел. Как же мне помнить на молитве о своих немногих добрых делах и то при помощи Божией сделанных, когда у меня несравненно больше худых дел? Нет: я лучше пролью слезу сокрушения о грехах моих, лучше молитву теплую пролию ко Господу и Тому возвещу печали моя, яко зол душа моя исполнися и живот мой аду приближися (Ирм. 6 гл. песнь 6), а о добрых делах моих, если какие я сделал, умолчу, или совсем забуду перед лицом Божиим, чтобы не вообразить мне, что я праведник и заслуживаю от Него награды за свои добродетели. Я должен помнить слова Господа, которые нужно говорить мне, по совершении всякого доброго дела: егда сотворите вся повеленная вам, глаголите, яко раби неключими есмы: яко, еже должни бехом сотворити, сотворихом (Лук. 17, 10). Как я буду перечислять чужие грехи, когда у меня своих без числа? Нет. Не буду я так безумно поступать; не буду так сильно обольщаться самолюбием и видеть в себе только хорошее, оставляя без внимания худое; иначе легко овладеет мною страсть самолюбия и гордости, и я буду в самом деле видеть в себе только хорошее, как фарисей, а весьма многое худое забуду. Нет: лучше я чаще буду говорить Господу: даруй ми зрети моя прегрешения и не осуждати брата моего (Молитва св. Ефрема Сирина). В таком расположении духа будем, братья, молиться все: и наша молитва будет приятна Господу и послужит нам во спасение. В церковной или домашней молитве непременно нужно смирение перед Богом и перед людьми: грешнику ли не смиряться? Смиренных Господь милует и спасает. Смирихся, и спасе мя (Пс 114,6), говорит Давид. Боже, милостив будь к нам грешным. Аминь.

Беседа в неделю о мытаре и фарисее

Фарисеи и мытари не по имени, а по делам, есть и теперь. Страсть превозношения и самохвальства господствует и ныне в сынах падшего Адама. Побеседуем, по призыву матери нашей Церкви о том, как пагубна эта страсть и о побуждениях к смирению. Откуда в нас страсть превозношения и самохвальства? Оттуда же, откуда произошли все грехи наши: от первого прародительского греха. Человек создан был с тем, чтобы он любил Бога, как виновника своего бытия больше всего, чтобы взирал на Его совершенства и подражал им, свято исполняя Его волю. Но он полюбил больше себя, а не Бога, захотел совершенства Его присвоить себе, пожелал быть сам столь же великим, как Бог, захотел быть самозаконником, подвергся самолюбию и гордости и - пал. Таким образом, превозношение или гордость есть душепагубная страсть человека, делающая его враждебным Богу и презрительным относительно ближних. Может ли Бог с благоволением взирать на тварь, которая надмевается какими то собственными совершенствами и не находит себе равного в них, как будто у нас есть что-нибудь свое? Вот начало нашей страсти к самопревозношению. Как страсть, она естественно есть болезнь нашей души, заразившая ее в минуты падения первых людей. Как ложное мнение о своих совершенствах, как противозаконное движение воли, она есть, вместе с тем, плод внушений злого духа, который сам павши гордостью и завистью, увлек к падению теми же грехами и человека. Мы знаем, что люди пали не сами собою, а по искушению от диавола. Нужно ли распространяться о том, что гордость или самохвальство, соединенное с унижением других, есть болезнь нашей души? Чтобы увериться в этом, надобно только взглянуть на человека гордого оком святой веры. Что такое человек в настоящем его положении? Человек падший, разбитый, весь в ранах.

НЕДЕЛЯ О МЫТАРЕ И ФАРИСЕЕ

В православном церковном календаре Неделя о мытаре и фарисее (наряду с Неделей о блудном сыне, мясопустной и сыропустной неделями) является одной из четырёх подготовительных к Великому посту.

Эта неделя посвящена Церковью назидательному для нас воспоминанию о мытаре и фарисее.

Притча о мытаре и фарисее

«Два человека вошли в храм помолиться: один фарисей, а другой мытарь. Фарисей, став, молился сам в себе так: Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или как сей мытарь: пощусь два раза в неделю, даю десятую часть от всего, что приобретаю. Мытарь же, стоя вдали, не смел даже поднять глаз на небо; но, ударяя себя в грудь, говорил: Боже! будь милостив ко мне, грешнику! Сказываю вам, что сей пошёл оправданным в дом свой более, нежели тот: ибо всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится» (Лк. 18:10-14).

Притча о мытаре и фарисее рассказывает о важности искреннего покаяния и образно выражает ту духовную истину, что «Бог гордым противится, а смиренным дает благодать» (Иак. 4:6).

"Два человека вошли в храм помолиться". Два человека, два грешника, с тою только разницею, что фарисей не признавал себя грешником, а мытарь признавал. И мытарь и фарисей молились Богу, но мытарь, осознавая свои грехи, молился покаянно: "Господи, помилуй мя, грешнаго!". Фарисей же пришел к Богу с гордо поднятой головой, похваляясь своими добродетелями, надмеваясь своей праведностью.

В притче фарисей предстоит перед нами, как воплощение абсолютного самодовольства. Ведь он был исполнителем Закона, соблюдающим все религиозные правила и традиции, был образован и начитан; давал на нужды Храма десятую часть от своего имения. Очевидно, будучи человеком по-своему религиозным, он не делал явного зла и, вполне возможно, в житейском смысле, был неплохим человеком, к которому может быть, многие относились с большим уважением. Но самодовольство фарисея как бы доминировало в том духовном состоянии, в котором он находился, настолько доминировало, что совершенно затмевало от него самого подлинную картину того, что происходило в его душе. Ничем не ограниченное самодовольство настолько его захватило, что он совершенно забыл, что все его, так называемые, добродетели теряют всю свою ценность и смысл перед судом Божиим. Его главная ошибка была в том, что он подумал, что уже достиг Цели. Он остановился, пламя тоски по Господу погасло. А дорогу в Божественные высоты нельзя осилить никакими личными достижениями.

А вот другой - мытарь, сборщик налогов. Эта профессия в древнем мире была окружена всеобщим презрением. Мытарь, по-видимому, ничего не исполняет от закона, но, чувствуя своё ничтожество, только бьёт себя в грудь и молится: «Боже, милостив буди мне, грешному!» Скромный мытарь сконцентрировал свои духовные силы на своей греховности, на своем несовершенстве перед лицом Бога. Он понимал всю тщетность оправдания внешними делами. Он "не смел даже поднять глаз на небо" - так глубоко было его сокрушение о своих грехах.

Вот эти два различных состояния - с одной стороны, молитва, начинающаяся с благодарения: «Боже! Благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди». Это как будто призывание Бога, а на самом деле - утверждение своего «я», ибо сердцевина гордости, по преп. Иоанну Лествичнику, есть «бесстыдное проповедание своих трудов». Господь ведь знает душу фарисея, а он говорит: «Я не таков, как все прочие - грабители, обидчики, прелюбодеи, - я не таков, как сей мытарь». Фарисей как будто и верит, и любит Господа, как будто ищет Его помощи, а на самом деле унижает ближнего и бесстыдно превозносится, он подходит уже к величайшей степени гордости - отвержению Бога. Зачем ему Бог, когда он всё выполнил и только хвалится перед Богом своими добродетелями? Самодовольный фарисей всерьез думает, что он достиг совершенства, что он знает всё. Самодовольство ослепляет и понуждает довольствоваться малым, делает человека нравственно минималистом, который доволен своими легкими внешними успехами и думает о количестве, а не качестве своих добрых дел. Вот и фарисей называет цифры: "два раза пощусь, отдаю десятую часть "...Эти счёты не нужны Богу. Ему нужно наше сердце. Думать о количестве добрых дел приводит к законничеству, формализму. Фарисей исполняет Закон и закон трудный, ибо нелегко следовать всем предписаниям Закона, хотя бы и Ветхого, но тщетно это, ибо у него нет смирения.

А есть и другой подход. Это подход к Богу того, кто нуждается в Нём, чтобы очистить свои грехи. Поэтому-то мытарь и молится: «Боже, милостив буди мне, грешному» , - он нуждается в Боге, он просит, понимая, что ничего еще не сделал, он не проповедует своих, может быть и имеющихся, добродетелей, но не их, а «грехи свои полагает на главу свою перед Богом». После своей смиренной молитвы мытарь был перед Богом чище и праведнее, хотя вся его жизнь в сравнении с фарисеевой и выглядела безнадежно пропавшей.

Притча о мытаре и фарисе - это призыв Христа подумать и искоренить фарисейство, живущее в каждом из нас.

Мы можем опознать фарисея в себе, прежде всего, по приданию чрезмерного значения себе. Фарисей считает себя лучше и достойнее других, свой дух - чище, взгляды - глубже, чем у других людей. Фарисей хочет переделать остальных по своему вкусу и не может сам подстроиться под другого человека, стать с ним на одну ступень. Фарисей смотрит сквозь пальцы на свои слабости, но безжалостен к слабостям других.

Самый бесспорный признак фарисейства - желание получать за свое благочестие почет и уважение среди людей . Поэтому современный фарисей делает свои добрые дела при свидетелях и любит публичность. Он предпочитает улыбаться на страницах газет и журналов, нежели в реальной жизни в обществе несчастных и неудачников. Он любит говорить на публике об искоренении бедности и о внимании к изгоям общества, но сам обходит бомжей за километр и не дает нищим ни гроша, если никто при этом на него не смотрит. Иди и поступай иначе, и спасешься.

Крепко запомним слова Христа: «Всякий, возвышающий сам себя, унижен будет; а унижающий себя, возвысится» (Лк. 18:14) .

Значение Недели мытаря и фарисея

Для настоящей духовной жизни нужно себя приучить соблюдать равновесие между проявлениями внутренней и внешней религиозности. Необходимо соблюдать Закон - Заповеди Божии и церковные Уставы. Но этого мало. Нужно обладать еще смирением мытаря.

Добрые дела тщетны, если они совершаются не для Бога, а для мира, для нашего тщеславия. Тщетно всякое доброе дело, делаемое напоказ. В ерные последователи Христа познаются не делами, а смирением. Я могу накормить кого-нибудь во имя Божие, не приписывая ничего себе - и буду иметь в этом случае истинное христианское делание. А если я буду делать то же самое, но по каким-либо другим соображениям, для каких-либо других целей - каковы бы они ни были, дело это будет не Христовым...

На примере мытаря и фарисея, святая Церковь учит нас, что первое условие для добродетели - это смирение и покаяние, а главное препятствие - гордость .

Церковь внушает готовящимся к Великому Посту, подвигу и молитве, что исполнением того, что положено по Уставу, хвалиться не должно. И молитва, и пост святы и спасительны только тогда, когда не омрачены самолюбованием и превозношением. Кто любуется и хвалится своими делами, тот не ведает или забывает, что мы своими силами без помощи Божьей не можем исполнить всего Закона и следовательно сделаться правыми перед Богом, и само исполнение есть не заслуга, а наш долг.

В наших молитвословах утреннее правило начинается с молитвы мытаря: «Боже, милостив буди мне, грешному». Изо всех молитв святая Церковь избрала её, потому что чувство, которое испытывал мытарь,- именно то чувство, с каким нужно молиться. Поэтому, говоря: "Боже, милостив буди нам, грешным" и вспоминая притчу о мытаре и фарисее, можно настроиться на правильное молитвенное делание. Молитва мытаря — «Боже, милостив буди мне грешному» — принята Церковью как общеупотребительная, уместная всегда и для каждого из нас.

«Молитва - есть зеркало духовного устроения, - говорят св. Отцы Церкви, - посмотри в это зеркало, посмотри, как ты молишься - и ты можешь сказать безошибочно, каково твоё духовное устроение». В молитве наиболее полно открываются наши хорошие и тёмные стороны, духовное умирание и духовное возрастание.

Молитва - это не проговаривание слов и не выбор их правильного порядка, даже не методика созерцания. Молитва - это оставление себя наедине с Богом и начало уподобления Ему. По этой причине к молитве нельзя относиться небрежно. Готовясь к Великому Посту, очень важно понять, какое состояние души благоприятно для молитвы. Господь принимает только ту молитву, которая идет из смиренного сердца, когда человек осознает свою греховность перед Богом.

Смирение - это не просто одна из добродетелей, но основа всей духовной жизни. По словам прп. Исаака Ниневийского, подвижники получают награду не за свои труды, а за смирение в них.

Смирение необходимо, ибо без него нет милосердия и любви. Там же, где гордыня, там всегда будет осуждение ближнего. Когда человек переполнен сам собой, он начинает переливаться через край и стремится заполнить и других людей собой и своими мнениями.

Отцы Церкви сравнивали три подготовительные недели перед Великим Постом с последними днями перед началом войны, когда чистится и приводится в порядок боевое оружие. В старину частью подготовки к войне были и повествования о богатырях и подвигах былых времен, с которыми полководцы обращались к воинам. Точно так же и христианам следует перед Великим Постом читать жития святых и рассказы об их победоносном подвижничестве.

Главное оружие христианина в Великий Пост - покаяние и смирение . Им противостоят гордыня и высокомерие - пороки, сбросившие верховного ангела Люцифера с небес. Борьба с ними тяжелее, чем любая другая внутренняя борьба, ибо в этой борьбе и добродетели могут перейти на вражескую сторону. Дела, хорошие сами по себе, вдруг становятся источником зла - человек начинает использовать свои добродетели, чтобы возвыситься над другими людьми или подчинить их себе.

Особенности седмицы

Неделя о Мытаре и Фарисее - в православном церковном календаре относится к Сплошным Седмицам - пост отменяется даже в среду и пятницу . Таким образом даже церковные правила напоминают нам о недостаточности соблюдения правил.

С этого воскресенья начинаются 2 недели, данные нам для обновления души и приготовления ее к посту. Литургические темы этих двух недель призывают христиан к покаянию по образу мытаря, к честному поиску в себе такого же фарисейского ханжества.

Неделя о мытаре и фарисее — одна из четырёх подготовительных к Великому посту.
В православном церковном календаре она относится к Сплошным Седмицам — пост отменяется даже в среду и пятницу.

ПРИТЧА О МЫТАРЕ И ФАРИСЕЕ

Два человека вошли в храм помолиться: один фарисей, а другой мытарь. Фарисей, став, молился сам в себе так: Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или как сей мытарь: пощусь два раза в неделю, даю десятую часть от всего, что приобретаю. Мытарь же, стоя вдали, не смел даже поднять глаз на небо; но, ударяя себя в грудь, говорил: Боже! будь милостив ко мне, грешнику! Сказываю вам, что сей пошёл оправданным в дом свой более, нежели тот: ибо всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится

(Лк. 18:10-14).

НЕДЕЛЯ О МЫТАРЕ И ФАРИСЕЕ

Эту неделю Церковь посвящает поучительному воспоминанию о мытаре и фарисее. В этой притче рассказывается о том, насколько важно для нас искреннее, а не показное покаяние.
Два человека вошли в храм помолиться.
Это были два совершенно разных человека и по духовному уровню и по социальному статусу, в храм они пришли молиться Богу. И вели они себя по-разному.

Фарисей пришел к Богу со своей надменностью и гордостью, в молитве он начал хвалиться своими ‘’заслугами’’, с упоением перечисляя свои добродетели. Этот исполнитель закона соблюдал все предписания и религиозные правила, был образованным человеком, часть своего богатства он давал на нужды Храма. Вероятно, в жизни он был даже неплохим человеком, и возможно к нему люди относились уважительно.
В своей молитве он абсолютно забыл о том, что эти его добродетели теряют всю свою ценность и смысл перед судом Божиим, а его ошибкой было то, что он считал свою Цель жизни уже достигнутой.
Боже! Благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди
Эти слова нельзя считать молитвой, но утверждением своего «я», своей гордости.
Я не таков, как все прочие - грабители, обидчики, прелюбодеи, - я не таков, как сей мытарь
Фарисей, таким образом, унижает ближних и бесстыдно превозносится, он уже стоит на последней ступеньке своей гордости, которая приводит к отвержению Бога. По сути, ему уже Бог не нужен, ведь он пришел просто похвалиться своими внешними достижениями.
В его голове произошло переключение на количество, а не качество добрых дел: ‘’два раза пощусь, отдаю десятую часть’’
Но эти цифры Господу не нужны, ему нужно наше, наполненное любовью, сердце.

Второй человек, кто был в храме - мытарь, т.е. сборщик налогов. В древние времена к сборщикам налогов относились с презрением, поэтому мытарь стоял себе скромно в сторонке и, осознавая свои грехи, молился простыми словами:

«Господи, помилуй мя, грешнаго!»

Все свои силы мытарь направил на вымаливание прощения своих прегрешений. Он «не смел даже поднять глаз на небо» - настолько было глубоким его раскаяние в своих грехах и огромнейшее желание очиститься от них.
Мытарь «грехи свои полагает на главу свою перед Богом », а не свои добродетели, поэтому, после такой смиренной молитвы, он оказался перед Богом чище и праведнее, хотя свою жизнь он считал безнадежно пропавшей, по сравнению с ‘’праведным’’ фарисеем.

ДУХОВНЫЙ СМЫСЛ НЕДЕЛИ МЫТАРЯ И ФАРИСЕЯ

Притчей о мытаре и фарисее Спаситель призывает нас искоренить фарисейство, которое есть в каждом из нас.
Фарисей думает, что он лучше многих, свое мнение – правильным, других людей он желает подстроить под себя, свои недочеты он не видит, зато очень внимателен к слабостям людей. Самый главный признак фарисейства — желание приобрести за свое благочестие почет и уважение людей, поэтому все дела он старается делать при свидетелях, которые могли бы его отметить. На людях фарисеи говорят много и красиво, но, при этом никогда не сделает доброго дела, если на него никто не смотрит.
На этот счет есть слова Спасителя:

«Всякий, возвышающий сам себя, унижен будет; а унижающий себя, возвысится» (Лк. 18:14).

Закон Божий и Его Заповеди соблюдать необходимо, но при этом, по-настоящему духовный человек должен обладать еще смирением мытаря.

Смирение - это основа всей духовной жизни, а не просто одна из добродетелей. По словам прп. Исаака Ниневийского, подвижники получают награду не за свои труды, а за смирение в них.

Без смирения нет милосердия и любви, а где присутствует гордыня — там всегда присутствует осуждение ближнего. Когда человек переполнен сам собой, он начинает переливаться через край, а потом стремится заполнить других людей собой и своими мнениями.

На примере притчи о мытаре и фарисее показывается, что добродетель находится там, где есть смирение и покаяние, и нет гордости.

Церковь разъясняет, что молитвы и пост становятся полезными и спасительными для человека, когда они не запятнаны самолюбованием и превозношением. Кто хвалится своими делами, тот не понимает или забывает, что мы, своими силами без помощи Божией не можем исполнить всего Закона, а значит сделаться правыми перед Богом, и само исполнение есть не заслуга, а наш долг.

Утреннее молитвенное правило начинается с молитвы мытаря:

«Боже, милостив буди мне, грешному»

Когда мы произносим эту молитву, очень важно вспомнить притчу о мытаре и фарисее, и то, с каким чувством молился мытарь, с таким настроем и далее нужно продолжать молитвенное делание.

ВИДЕОФИЛЬМ